Тайны Баку: История Молоканского сада

Мало кто задумывается, как отношение к Молоканскому садику в Баку имели молокане. А отношение они имели самое непосредственное.

В 60-х – начале 70-х гг. XIX в. вокруг пустыря, на котором позже будет разбит сад, располагалось несколько караван-сараев, которые облюбовали себе молокане, приезжая в Баку из разных уездов с товарами на продажу.

Некоторые селились поблизости, стихийно сформировав Молоканскую слободку. На близлежащих улицах было множество бондарных мастерских, извозных дворов и конюшен.

В округе господствовала полная антисанитария со всеми ее составляющими. Если добавить сюда еще и пятничный рынок, открывающийся между Молоканкой и Биржевой площадью (сквер Азадлыг), изрядно добавляя мусора и грязи и основательно мешая движению экипажей, то картина станет полной.

А буквально рядом уже начали формироваться богатые и престижные кварталы. Поэтому городские власти в соответствии с очередным планом застройки города снесли всю эту прелесть до основания, а молокан переселили в совершенно новый и, как тогда думали, бесперспективный район Завокзалья.

Т.е. Завокзальным он тогда еще не был, потому что не было самого вокзала – самое первое, несохранившееся здание вокзала появится лишь в 1880 г.

На освободившемся после сноса месте в начале 70-х гг. был разбит сквер. Небольшой, площадью менее 1 га. Его планировку “образовали пересекающиеся в центре взаимно перпендикулярные и диагональные аллеи, соединенные обходной аллеей, – пишет А.Гасанова в “Садах и парках”. – Простейшую композицию в центре заключал бассейн с фонтаном – обязательная принадлежность всех бакинских садов”.

Однако несмотря на размер и незатейливое пространственно-архитектурное решение садик, по мнению историка Ш.Фатуллаева, занял важное место в истории развития ландшафтной архитектуры Баку.

Поначалу же создание сквера сопровождалось большими трудностями. Во-первых, грунт: он был глинистый и засоленный, насыпной слой привезенной земли был тонким, так что вырасти там что-то путное могло с большим трудом. Во-вторых, ощущалась основательная нехватка воды. Даже фонтан – и тот иссяк.

В этом Мариинский сквер (такое он получил название) далеко не в лучшую сторону отличался, к примеру, от Цициановского сквера, у которого с водоснабжением проблем не было. В-третьих, благосклонностью городской управы он не пользовался. Предприниматели его тоже не жаловали.

Такое невнимание было отмечено в критической заметке, вышедшей в газете “Каспий” в 1893 г. В заметке говорилось о том, насколько печально выглядит этот “убогий” теперь сквер: “Баку не может похвастаться обилием зелени, а потому подобное индифферентное отношение к саду городской управы, имеющей особого садовника и тратящей, к слову сказать, на городские сады немало денег, более чем преступно”.

В результате, через месяц к Мариинскому скверу была подведена опресненная вода для полива.

Однако и тут не обошлось без казуса, о чем не преминула сообщить газета: “Со вчерашнего дня и у Мариинского сквера появилась опресненная вода, проведенная туда по старым трубам. Первый раз от напора воды трубы эти полопались, но управа произвела починку и пустила воду вторично; трубы пока целы”.

“Прошлась” газета и по основному виновнику проблемы с трубами – Францу Карловичу Сан-Галли, предприятие которого специализировалось на выпуске оборудования для водоснабжения, отопления зданий и канализации.

Хорошо хоть с электричеством проблем не было: Мариинский сквер освещался как полагается, о чем также можно узнать из газеты “Каспий” за 1893 г.

Лишь в конце 90-х годов в сквере была осуществлена высадка новых деревьев. Планировочное решение тоже пока оставалось прежним – несколько диагональных аллей и одна по периметру. И фонтан. Его, кстати, устроил некий молоканин Кащеев, проживавший на углу Мариинской и Молоканской улиц.

И только в начале ХХ в. городские власти обратили на сад свое внимание и приняли решение коренным образом его перестроить. Главный садовод города А.Е. Васильев по этому поводу иронично заметил, что город наконец-то “задался целью устройства общественных садов, а в последнее время даже и Ривьер”.

На основе изучения сложившейся ситуации Васильев представил в начале 1904 г. смету и план “О переустройстве Мариинского сквера”. План создавался с учетом и эстетических запросов бакинцев, и функционального назначения сквера, и фактического состояния зеленых насаждений.

В нем предусматривалось изменение имеющейся на тот момент планировки – отказа от ее практически полной симметричности, расширение аллей, высадка таких пород деревьев, которые в бакинских погодных и природных условиях могли бы хорошо прижиться, обладая при этом хорошими декоративными свойствами.

Важным моментом было предложение Васильева засадить сад деревьями одного возраста, что способствовало бы в процессе роста сохранению их выразительности.

“В проекте Васильева, имевшем камерный характер, – пишет Ш.Фатуллаев – заметно стремление создать художественное произведение средствами озеленения и малых форм”.

Однако проект осуществлен не был, все разумные предложения Васильева остались лишь на бумаге.

Архитектурное решение окружающих сад зданий тоже не обладало каким-либо стилевым единством – каждый старался “свой” фасад сделать побогаче и как-то его выделить. Общей единой тенденцией было только вытеснение двухэтажных строений постройки 80-х годов трех- и четырехэтажными жилыми домами.

Среди них были как не представляющие никакой архитектурной ценности, так и настоящие шедевры: блестящий особняк нефтяного магната С.М. Шибаева, оригинальный в архитектурном отношении дом российского “чайного” короля В.Я. Высоцкого, синематограф “Микадо”, на месте которого будет позже построен Русский драматический театр им. Самеда Вургуна.

Его построил Алигейдар, сын гаджи Гашим бека Керимова, после поездки по Китаю и Японии. Можно еще помянуть доходные дома Гаджи Алекпера Дадашева. Они, безусловно, формировали облик Мариинского сквера.

Правда, Мариинским его не так часто называли, как Молоканским. Так, из “Путевых заметок” Г.И. Успенского (1908), мы узнаем, что “так называемый Молоканский сад… представляет место довольно оживленное и бойкое: здесь всегда много народу”.

Из этих же заметок мы узнаем, что в Баку и, в частотности, вокруг Молоканского сада в те годы было, оказывается, много трактиров “с арфистками, которые так любят посещать разнообразнейшие пришлые элементы морских и фабричных рабочих разного звания и положения”.

В советское время трактиры сменили чайханы и кафе, да и название тоже поменялось: сначала садик получил имя Ашума Алиева (большевика-провокатора, сотрудника Организации по борьбе с контрреволюцией (контрразведки) при Комитете государственной обороны Азербайджанской республики, убитого мусаватистами совместно с деникинцами), потом сад получил название 9- го января – в честь Кровавого Воскресенья 1905 г. Потом сад стал носить имя Хагани.

В советское время в Молоканском саду (давайте продолжать называть его именно так – чтобы не путаться) располагался даже детский сад. После Великой Отечественной его дважды реконструировали.

Был сформирован бассейн криволинейной формы, в центре которого на крупных каменных глыбах стояла скульптурная композиция “Три грации”. Довольно смелая, надо сказать, композиция – если учесть советское время и мусульманское воспитание, от которого, к счастью, никто никуда не делся даже во времена СССР.

“Три грации” неизвестного автора появились в Молоканском саду в 60-х – благодаря легендарному мэру Алишу Лемберанскому. Они были как бы олицетворением трех стихий: солнца, воздуха и воды. По другой версии это Вера, Надежда и Любовь.

Сам же сад стал напоминать не сад, а скорее детскую площадку. Чего, кстати, в XIX в. не было и в помине, даже наоборот.

Вот что пишет “Каспий”: “Как известно, Баку не может похвастать местами для гуляния, особенно для детей. Между тем и те немногие места, которые предназначены для детских игр, становятся небезопасными даже днем… Гулявшая в Мариинском сквере с детьми бонна была атакована двумя ловеласами…”.

“В Мариинский сквер сделалось окончательно немыслимым пускать детей. Пьяные женщины, оборванцы и вообще люди подозрительной профессии наполняют его с утра, и нередко дети бывают не только свидетелями откровенной любви двух особей, но и извержения трехэтажных ругательств” (1894).

“При малейшем ветре поднимается масса пыли, которая весьма опасна для зрения гуляющих в саду детей. …бывали случаи, что дети в своей беготне натыкались на валяющиеся камни (от разрушенного фонтана. – О.Б.), падали и разбивали себе носы” (1896).