Проклятие Девятой симфонии

За длительное время знаменитая Девятая симфония Людвига ван Бетховена было изучено традиционным музыкознанием, что называется, вдоль и поперек.

Так, например, считается, что разработчики компакт-диска рассчитывали его объем так, чтобы на нем полностью поместилась Девятая симфония как самое длинное классическое музыкальное произведение на тот момент в мире, длящаяся около 74 минут.

И все же при условии того, что о Девятой симфонии Бетховена известно уже, казалось бы, практически все, есть одна вещь, о которой стоит рассказать подробно. Именно с этого произведения великого немца началась странная череда смертей композиторов после написания своих Девятых симфоний.

Либо, если смерть наступала не сразу после девятых симфоний, до десятой композитор уже не добирался. Бетховен был, как нетрудно догадаться, первым.

Над Девятой симфонией великий немецкий композитор работал более двенадцати лет, она стала его последним завершенным произведением. Оно занимало более двухсот нотных страниц и впервые прозвучало на публике в 1824 году. Через три года композитор умер.

Впрочем, известно, что Бетховен явно не желал ограничиваться девятью симфониями и в последние годы жизни начал писать очередную – Десятую. Но, увы, так и не смог реализовать свой замысел. Путь дальше был закрыт. И, как оказалось, не только для него.

Считается, что впервые о проклятии девятой симфонии написал Арнольд Шенберг. В своих умозаключениях он опирался на более раннее исследование этого вопроса Густавом Малером, который считал, что цифра 9 является поистине роковой, неким “таинственным пределом”, преодолеть который для композиторов-симфонистов невозможно. Так в чем же дело? Что такое число 9 для композиторов? Случайные совпадения или нечто большее?

Любопытно, что младший современник Бетховена – Франц Шуберт – также написал только девять симфоний (с учетом знаменитой “Неоконченной”, а также незавершенной Седьмой симфонии). В 1828 году знаменитый композитор умер. По злой иронии судьбы мастер так и не смог оправиться от простуды, которую подхватил на похоронах… Бетховена.

Девять симфоний оказалось в активе и широко известного в первой половине XIX века немецкого композитора Людвига Шпора.

Что же касается других композиторов позапрошлого столетия, то они, как правило, обращались к данному жанру значительно реже. Так, Берлиоз, Шуман и Брамс написали по четыре симфонии, Мендельсон и Сен-Санс – по пять. Вплотную к мистическому рубежу подошли Чайковский (шесть симфоний и программная симфония “Манфред”), а также основоположник датского симфонизма Нильс Гаде (восемь симфоний).

Но вот ближе к концу XIX века состоялось очередное повторение бетховенского “рекорда” – в 1893 году свою Девятую симфонию завершил Антонин Дворжак. Как и “подобает” Девятой симфонии, она заняла особое место в творчестве этого композитора, качественно отличаясь от всех предшествовавших симфонических опусов.

Казалось бы, открываются новые возможности. Но ни одной симфонии Дворжак больше не написал, хотя его творческая активность продолжалась еще свыше десяти лет. Словно нечто незримое стояло на страже “заколдованного” рубежа. Именно после его Девятой симфонии никто из композиторов очень долгое время не мог написать свыше девяти симфоний, то есть превзойти бетховенское достижение.

В полной мере это ощутил на себе крупнейший австрийский симфонист второй половины века Антон Брукнер. Хотя кому-то может показаться, что к нему это проклятие уже явно не относится. Ведь в различных справочных изданиях указывают, что композитором написано одиннадцать (!) симфоний.

Однако нельзя забывать о том, что два своих первых образца в данном жанре сам Брукнер рассматривал как ученические опыты и полноценными симфониями их не считал и даже не дал им самостоятельных порядковых номеров. Таким образом, последняя симфония Брукнера оказалась опять же Девятой. Композитор писал это сочинение, будучи уже тяжело больным, осознавая, что оно станет для него последним.

Так и получилось, причем Брукнер даже не успел завершить весь задуманный им симфонический цикл, закончив лишь три из четырех частей. Неслучайным поэтому выглядит и посвящение этой симфонии “Господу Богу моему”.

В несколько похожей ситуации, но уже в начале ХХ столетия, оказался и ученик Брукнера Густав Малер. Он также был неизлечимо болен, однако все же ему удалось завершить свою Девятую симфонию. Ее основной мыслью стало прощание с жизнью. Но композитор решил заглянуть и дальше. В последнее лето своей жизни он приступил к созданию очередной – Десятой симфонии, идейно близкой Девятой. Но написать это произведение ему так и не было суждено, остались лишь общий план симфонии и более или менее развернутые наброски, позволяющие в той или иной степени реконструировать первую и третью части.

Причем пометки автора в рукописи третьей части, имеющей подзаголовок “Чистилище”, напрямую связаны с представлением о страдании и смерти, воспроизводя, в частности, последние, согласно Евангелию от Матфея, слова распятого Христа. Композитор словно осознавал, что, создавая эту симфонию, он отправляется в свой последний путь.

Современники Малера – композиторы разных национальных школ первой четверти ХХ века – лишь приближались к опасной черте. Датчанин К.Нильсен написал шесть симфоний, американец Ч.Айвз – семь, финн Я.Сибелиус – тоже семь и программную симфонию “Куллерво”.

Наконец, А.Глазунов, создав восемь симфоний, начал в 1910 году писать девятую, но бросил, видимо, почуяв недоброе. Единственным исключением из общего правила оказался Н.Мясковский, которому в 1927 году формально удалось “побить” бетховенский рекорд. Однако вызвано это было, по всей вероятности, принципиально иным подходом к жанру симфонии, заметно отличавшимся от того отношения к нему, которое стало доминирующим именно начиная с Бетховена.

Для Мясковского – автора 27 симфоний – сам этот жанр не был чем-то особенным, а представлял собой обычную, естественную форму музыкального высказывания, в чем-то даже обыденную, подобно тому, как это было в добетховенскую эпоху. К тому же далеко не все симфонии Мясковского равноценны. И более того, после грандиозной Шестой симфонии ему лишь иногда удавалось достигать подобного уровня философского обобщения и силы эмоционального воздействия на слушателей.

Для других же композиторов мистический рубеж все еще продолжал сохранять свою силу.

На почтительном расстоянии от цифры 9 остановились крупнейшие симфонисты второй четверти ХХ столетия – О. Онеггер (пять симфоний), П. Хиндемит (шесть симфоний) и С. Прокофьев (семь симфоний).

И все-таки этот рубеж был преодолен. И сделал это Дмитрий Шостакович. Причем сделал это весьма своеобразно. В каком-то смысле ему удалось обмануть судьбу. Ведь Девятой симфонией должна была стать торжественная, монументальная композиция, посвященная Победе в Великой Отечественной войне. Со слов композитора известно, что именно над таким произведением он работал в 1945 году. Случись так, оно вполне могло стать его последней симфонией.

Однако совершенно неожиданно в том же году под номером 9 увидела свет камерная симфония неоклассицистского толка – сама по себе крайне интересная, но отнюдь не эпохальная.

Следующей же симфонии пришлось ждать восемь лет. Композитор выдерживал длительную паузу. Вероятно, подсознательно он понимал всю ответственность перехода через незримый, но реально существовавший рубеж. И, наверное, не случайно композитор принял решение перейти его в 1953 году, т.е. в то время, когда завершилась целая эпоха в жизни советской страны.

Открывались новые горизонты, и уже можно было выступать с новой, Десятой симфонией – полной драматизма монументальной пятичастной композицией, сумрачной и печальной поначалу, но с оптимистическим, жизнеутверждающим итогом. Симфонией, где отчетливо слышна “подпись” автора – знаменитая тема-монограмма DSCH, которая, возможно, и стала мистическим знаком, защитившим того, кто решил заглянуть за предел девяти симфоний.

Но проклятие все-таки настигло и Шостаковича: Девятая симфония с ее ерническим колоритом вызвала резкое недовольство Сталина, за которым последовали крупные неприятности в жизни и карьере Шостаковича на рубеже 40-50-х годов.

Однако после этого предпринятого Шостаковичем смелого шага композиторам- симфонистам как будто стало гораздо легче. Казалось, что они уже, не опасаясь, стали преодолевать некогда запретный рубеж. К примеру, Д. Мийо (двенадцать симфоний), Э. Тубин (десять симфоний плюс одна неоконченная). М. Вайнберг (двадцать симфоний). Сравнительно недавно свою десятую симфонию “Круги ада” (по Данте) создал С. Слонимский.

Но… Проклятие никуда не исчезло. В настоящее время вспоминающие о Проклятии девятой симфонии приводят целый ряд композиторов ХХ века, чье симфоническое творчество остановилось на девятой симфонии. Наиболее значительные среди этих имен – Ральф Воан Уильямс, Мальком Арнольд, Курт Аттерберг, Роджер Сешенс. Александр Глазунов во второй половине 1900-х годов начал работу над своей девятой симфонией, но отложил по завершении первой части и более к замыслу не возвращался, прожив еще два с половиной десятилетия.

Девятая симфония стала последней и для Альфреда Шнитке, писавшего ее непосредственно перед смертью. Он не успел ее закончить, а его друг Николай Кондорф, собиравшийся закончить дело мастера, вскоре умер.

Так в чем же дело? Что это за таинственная цифра такая – девятка? В нумерологии 9 – символ постоянства и цикличности, т.к. любое кратное девятке число при приведении его к единичному разряду дает в сумме девятку (18, 27, 36, и т.д.), т.е. вновь дает самое себя. Число 9, как оно использовано в Библии, есть символ законченности или суда. Так же эта цифра означает перерождение.

Принято считать, что, поднимаясь в своем развитии по ступеням, дух проходит девять уровней. Вобрав в себя опыт каждой из них, он возвращается на Землю по собственному желанию. Дух перерождается на различных планетах Солнечной системы, чтобы накопить необходимый опыт, – и через девять месяцев рождается человек. Таково послание значений девятки – этап за этапом, уровень за уровнем.

Девятка олицетворяет собой выбор духа, который преодолел суетность мелких человеческих стремлений на физическом уровне. Осуществив выбор, дух получает возможность работать на глобальном уровне и быть максимально полезным.

Возможно, композитор, написавший девять симфоний, познал музыку как порыв души, а не как сложение звуков. Можно сказать, что душа композитора обретает музыкальное “просветление” и тогда, завершив свою миссию на Земле, уходит на небо, чтобы набраться сил и возродиться в новом таланте.

Впрочем, некоторые исследователи аномального утверждают, что все дело в самом Бетховене, в этом таинственном и мистическом человеке. Якобы он и запрограммировал всех остальных талантливых композиторов на то, чтобы никто не смог преодолеть его, бетховенский, рубеж.