Природный талант и ирландский юмор Бернарда Шоу

“Ум Шоу иногда смахивает на некий музей, в котором собрана весьма интересная всякая всячина” А.В. Луначарский

“Смех – мой меч, мой щит и копье!” – Бернард Шоу

“Миллионерша”, “Пигмалион”, “Цезарь и Клеопатра”, “Дом, где разбиваются сердца”, “Горько, но правда”, “Кандида”, “Доротея”, “Другой остров Джона Буля”, “Святая Иоанна” (“Орлеанская дева”), “Неравный брак”, “Профессия миссис Уоррен”, “Тележка с яблоками”, “Поживем – увидим!”, ” Простак с нежданных островов”, “Дилеммы врача” и еще несколько десятков пьес… Муза никогда не подводила драматурга, и все его пьесы заведомо обрекались на успех.

Но мир знает Джорджа Бернарда Шоу не только как одного из самых плодовитых авторов пьес, рассказов, критических статей, но и как величайшего мастера юмора, автора метких афоризмов. В свое время он являлся непревзойденным королем эксцентрики и шуток, талант Шоу соизмерялся лишь с его бешеной популярностью у современников как человека, представителя творческой элиты, необычайно интересного и непредсказуемого.

Еще Л.Толстой упрекал Шоу в несерьезности и шутовстве. А тот отвечал: “Предположим, мир – это только одна из шуток господа Бога. Разве поэтому не стоит превратить его из плохой шутки в хорошую?”

Родился Джордж Бернард Шоу в небогатой семье портного. Отец его страдал запоями, разочарованная мать уделяла своим детям слишком мало времени – они были отданы на попечение невежественной прислуге, которой, по словам Шоу, “не следовало бы доверять и трех кошек, не то чтобы троих детей”. “Я был бы гораздо лучше воспитан, – говорил Шоу, – если бы мои родители не имели средств держать прислугу”.

Тщеславие, присущее людям творческим, было заложено в нем природой. Когда он учился в школе, учителя, чтобы подбодрить способного ученика, прочили ему второе место по окончании учебы. На что будущий гений возмутился: “Второе место?! Все только и будут спрашивать меня: А кто на первом?” Окончил школу Шоу посредственно, в общей массе.

Став самостоятельным, первоначально Шоу жил на гонорары от своих критических статей. В начале карьеры театрального рецензента безденежье настолько прижимало Шоу, что он не имел приличного костюма и не смел показываться днем на людях. “До 29 лет – только подумать! – я был слишком жалким и драным, чтобы на меня смотрели женщины…”

В одной из своих критических статей того времени он писал, что именно по причине того, что профессия литератора, в отличие от банкира, врача или бизнесмена не требует ливреи он и выбрал ее: “Итак, я избрал литературу. О, благосклонный читатель моих статей, ты не знаешь, в каком виде я щеголяю по улицам! А если бы знал, то, пожалуй, купил бы другую газету…”

Несмотря ни на что, Шоу всегда творил увлеченно, мысли, пришедшие в голову во время езды на транспорте, во время прогулки или званого обеда, не откладывая, записывал в маленькие блокнотики, рассовывая их по карманам. Творил самозабвенно – брал сюжеты из жизни, разбавлял собственной изобретательной фантазией и неизменно добавлял частицу собственной “веселой” души. Когда однажды его спросили о главной идее пьесы “Дом, где разбиваются сердца” он ответил: “А мне откуда знать? Я ведь только автор!”

Природный талант и ирландский юмор сопровождали его по жизни, он фонтанировал шутками в любом обществе, любой компании, и очередной искрометный словесный экспромт тут же, на глазах у изумленной публики впечатывался в историю – превращался в афоризм, крылатое выражение.

Известно, что Шоу любил сравнивать себя с Шекспиром. “В мире есть два великих драматурга, – не раз полушутя заявлял он, – Шоу и Шекспир!”, причем себя он ставил на первое место, в чем, если разобраться, была доля правды: Шоу написал пьес гораздо больше, чем Шекспир, и они не менее известны миру, к тому же популярность Шоу при жизни была гораздо шире, пускай тому и поспособствовали изобретения человечества: телеграф, телефон, газетная печать и пр.

Шоу, как и его “коллега” Шекспир, прошел такой же путь к славе – от отвержения и непонимания до признания и народной любви. Кстати, несмотря на его панибратство с великим англичанином Шекспиром, сам писатель не любил, когда его товарищи по цеху вели себя с ним очень уж фамильярно.

Как-то бездарный автор имярек в разговоре назвал Шоу коллегой, на что тот поспешил отреагировать, причем с самым невозмутимым видом: “Коллега?! Вы что тоже страдаете ревматизмом?” Даже в трагические минуты Шоу не переставал шутить. Однажды на него наехал велосипедист. Все обошлось без травм, а на извинения велосипедиста Шоу сказал: “Вам не повезло, мистер. Еще немного энергии, и вы заслужили бы бессмертие как мой убийца”.

В преклонном возрасте о своих болячках он также рассказывал с неизменным юмором: “Тут я на неделю выбился из колеи – сначала отравление, потом с лестницы навернулся прямо на золотую свою голову. Я то думал, что уже стар для такой гимнастики. Славно встряхнулся! А шишки на голове иногда за ум принимают!”

Природа одарила писателя завидным крепким здоровьем, позволившим ему пребывать в ясном уме и доброй памяти до самой смерти, которая настигла его в неполные 95 лет. Но и он заботился о своем здоровье, прекрасно понимая, что сидячий образ жизни писателя до добра не доведет. Когда речь заходила о нелегком труде литератора, он говорил, что “писатель должен работать 4-5 часов в сутки. После этого он должен быть совершенно свободен от всего и должен получать деньги именно за то, чтобы он больше ничего не делал”. Кроме плавания и езды на велосипеде, Шоу любил еще одно “занятие, богатое смехом” – танцы.

Воодушевленный примером отца, Бернард Шоу не имел тяги к спиртному, не курил, а в 25 лет вовсе отказался от мяса. Правда, вначале вынужденно, по бедности, но затем, прислушавшись к собственному самочувствию и сравнив все “до” и “после”, согласно собственным умозаключениям, до конца своих дней Шоу записался в ряды убежденных вегетарианцев. Когда он как-то сильно заболел, врачи обвинили во всем его вегетарианскую диету.

На что Шоу жаловался: “Жизнь предлагают мне на том условии, что я буду есть бифштексы. Плачущее семейство окружает мое ложе, протягивая мне патентованные мясные экстракты. Но лучше смерть, чем каннибализм”.

“Огромного роста, худой, прямой, с виду похож не то на Господа Бога, не то на весьма злокозненного сатира, – вспоминал о Бернарде Шоу Карел Чапек, – у него белые волосы, белая борода и очень розовая лысина, нечеловечески ясные глаза, большой воинственный нос; в нем есть что-то рыцарское, напоминающее Дон Кихота, что-то апостольское и что-то, позволяющее относиться с иронией ко всему на свете и к самому себе. Я никогда в жизни не видел существа более необыкновенного”.

Как-то Шоу встретился со священником, отличающимся необычайной тучностью. Смерив взглядом тощего драматурга, святой отец сказал: “Глядя на вас, можно подумать, будто Англия голодает…”, на что Шоу не замедлил отреагировать: “А посмотрев на вас, можно предположить, что вы и есть причина этого бедствия!”

Шоу позировал многим известным скульпторам: Огюсту Родену, Павлу Трубецкому, Зигмунду Штроблю и др. Особенно гордился тем, что великий Роден увековечил его в мраморе. На замечания друзей, что “копия не совсем соответствует оригиналу” заметил: “Да, в нем нет чувства юмора. А Шоу без чувства юмора – это не Шоу!”

Известно, что Шоу не любил журналистов, которые подкарауливали его на каждом шагу, предпочитал общаться с ними по почте и выбирал вопросы по своему усмотрению. Однажды Шоу должен был ответить на вопрос: “Что человек чувствует, когда у него такой успех, как у вас?” “Почем я знаю? – ответил тот. – Всем известно, что я блистателен, парадоксален, эксцентричен, остроумен и тому подобное. Но вот вопрос: как об этом все узнали?”

В узком кругу друзей он так объяснял свой секрет популярности: “Иногда нужно говорить странные и непонятные вещи. Тогда нами занимаются. Человека же всегда нормального и понятного быстро забывают! Если бы мы сейчас встали на руки и так ходили бы в течение нескольких минут, то назавтра мировая пресса была бы заполнена сообщениями, и каждый запомнил бы и ваши имена – имена людей, которые вместе со мной участвовали в этой глупой выходке…”

Несмотря на мировую известность, у Шоу не было ни правительственных наград, ни титулов. Слава его у власть имущих в собственной стране была неважной. Как большинство ирландцев, Шоу ненавидел монархию, не скрывал своих революционных взглядов, приветствовал социалистическую революцию в России и при каждом удобном случае критиковал британское правительство. “О нашей лейбористской партии можно ждать социализма с таким же успехом, как яичницы от швейной машины…”, – открыто заявлял он.

На вопрос о возможных социальных переменах в “прогнившем” буржуазном обществе он сказал, что ” эти социальные перемены могут произойти лишь только случайно, как это произошло в России. Животное из человеческой породы чересчур заносчиво и невежественно, чтобы легальным путем решить какую-нибудь великую перемену…”

Шоу не особо заботился о своих выражениях в адрес коронованных особ, он всегда говорил то, что думал. “Мой способ шутить заключается в том, чтобы говорить правду”, – говорил писатель.

Как-то Шоу был приглашен на премьеру своей пьесы в Швецию. Одну из главных ролей в ней играл наследник шведского трона, но Шоу, в отличие от остальных, не выразил своего восторга по этому поводу. Напротив, когда его спросили, что он думает о спектакле, он ответил: “Я поздравляю короля Швеции. Он играет только в теннис”. И добавил: “Очень хорошо играет…”

Несмотря на его выпады, представители власти любили его произведения, нередко бывали на спектаклях по его пьесам. Премьер-министр Англии, члены парламента, да и сам король Эдуард VII присутствовали на спектакле “Другой остров Джона Буля”.

Услышав, что король собирается посмотреть его пьесу, Шоу написал директору театра шуточную записку: “Революцию так скоро подготовить не могу. Примите мои соболезнования”. Содержание записки удержали от огласки, но известно, что король так хохотал на спектакле, что сломал под собой стул. После того случая толпа просто повалила на пьесы Шоу.

Один британский редактор был одержим идеей: чтобы положить конец мировым распрям, необходимо, чтобы группы гениев, включая Шоу, нанесли визиты европейским монархам и убедили их в необходимости жить мирно. На что Шоу пообещал надавать сколько угодно советов высочайшим особам, но при одном условии: “Пусть короли наведываются к гениям сами. Им делать все равно нечего, а гений и без того загружен”.

Так как Шоу имел привычку шутить, невзирая на авторитеты и титулы, многие из высшего света относились к Шоу с затаенной враждебностью, стараясь быть подальше от его острого языка. Но самые спесивые и самонадеянные старались при случае поддеть “вредного старика”, о чем, несомненно, тут же жалели, так как сами оказывались в смешном положении.

Один молодой человек громко спросил Шоу в присутствии собравшихся: “Ваш отец, кажется, был портным? Почему же он не сделал портным и вас?” Шоу улыбнулся и вежливо осведомился в свою очередь: “Простите, а кем был ваш отец?” “О, мой отец был настоящим джентльменом”, – с гордостью ответил юнец. “Тогда позвольте узнать, – не меняя тона, продолжил писатель, – почему же он не сделал джентльменом и вас?” Присутствующие подняли незадачливого “мстителя” на смех.

Известно, что в 1925 году Шоу была присуждена Нобелевская премия. Он расценил это как “знак благодарности за то облегчение, которое он доставил миру”, ничего не напечатав в текущем году и… отказался от нее.

Когда его спросили, почему он так поступил, Шоу ответил: “Эти деньги – спасательный круг, брошенный пловцу, который благополучно достиг берега и находится в безопасности”.

Когда же стало широко известно об отказе Шоу от Нобелевской премии, сотни людей, в особенности американцы, стали писать ему, чтобы он поделился деньгами, если он так богат. Жизнь его значительно осложнилась, и Шоу заявил в прессе: “Я сейчас отрабатываю двойственное выражение лица. Оно у меня должно выражать бесконечную душевную щедрость и в то же время – зверскую готовность на все, лишь бы не спасать никого из американцев от разорения, высылая почтой пятьсот долларов. Изобретение динамита еще можно простить Альфреду Нобелю, но только враг человеческий мог изобрести Нобелевскую премию!”

После этого на каверзный вопрос журналистов, сколько вы хотели бы зарабатывать, чтобы считать себя счастливым он отвечал: “Ровно столько, сколько я зарабатываю по мнению моих соседей!”

Когда к Шоу пришел финансовый инспектор и вручил ему налоговый лист, Шоу после добросовестного заполнения граф, в графе “Кто является компаньоном вашего дела?” указал “министерство финансов”.

В 1931 году по приглашению Союза писателей России он посетил Москву и Ленинград. Шоу был в восторге от всего увиденного в СССР в том числе и от того, что в стране Советов “не издатель эксплуатирует писателя, как это происходит на Западе, а совсем наоборот”, Стоит напомнить, что в те годы промышленный и культурный расцвет страны, где “власть принадлежала рабочим и крестьянам”, был поистине на высоте. Репрессии еще не приняли своего чудовищного размаха, а идеология “братства и дружбы” воодушевляла народы на грандиозные трудовые подвиги.

Приезд совпал с 75-летием писателя и, как он не отказывался, юбилей был отмечен с большим размахом. Шоу имел встречи на разных уровнях. В первую очередь он поспешил встретиться с вдовой “великого Ленина”. После короткого разговора неожиданно поинтересовался, как обеспечил ее перед смертью муж – вершитель революции и первый руководитель огромной страны Советов.

“- Я сама работаю и достаточно зарабатываю, – с гордостью ответила та.

– Тогда, наверное, вы получаете огромные гонорары, ведь произведения вашего мужа издаются в миллионных экземплярах? – спросил изумленный Шоу.

– Произведения моего мужа принадлежат народу, а не мне, – был ее ответ.

– Тогда, может, вы получаете за него пенсию?

Узнав, что Надежда Константиновна не получает и пенсии, Шоу воздел руки к небу и воскликнул:

– Бог ты мой! Нет, в Англии никто и никогда не поверит, что жена самого Ленина (!) должна сама зарабатывать себе на хлеб!”

В Москве был случай. В Камерном театре в честь гостя давали трехактный спектакль, Начинался он первым актом “Цезаря и Клеопатры” Шоу. К встрече популярного писателя хорошо подготовились. За пятнадцать минут до начала в приватной обстановке, к своем кабинете, главный режиссер театра А. Таиров, подавая бокал великому драматургу, произнес “экспромт” – на самом деле тщательно подготовленную речь о том, что “весь театр приветствует в его лице великого англичанина, наследника Шекспира, Бен- Джонсона, Шеридана” и т.д., на что Шоу неожиданно, поставив бокал на стол, встал и весьма сдержанно заявил: “Благодарю вас, господин Таиров, за ваши лестные слова обо мне и всех замечательных британцах, я непременно все это передам им на том свете, но что касается меня, то я ирландец и терпеть не могу англичан”.

С этими словами Шоу вышел из кабинета. Конфуз вышел ужасный. Сопровождающие Шоу высокопоставленные чиновники грозно смотрели на обомлевшего Таирова. Но в конце первого акта в кабинет просунулась голова улыбающегося Шоу: “А здорово я вас напугал? – подмигнул он обалдевшему режиссеру. – Не огорчайтесь, мое сердце принадлежит всему миру, я интернационалист и мне понравилось все, что вы мне сказали,- грубая лесть еще никого не прикончила! Просто никогда не могу отказать себе в удовольствии кого-нибудь надуть и немного поразвлечься! Еще раз благодарю вас!” – И Шоу так же неожиданно исчез.

Буржуазная пресса не переставала злопыхать по поводу его поездки в СССР, она окрестила писателя “старым ирландским чертом”, “товарищем Шоуским”. А что Шоу? Он гордился данным ему прозвищем и каждое свое выступление начинал со слова “товарищи”.

В годы второй мировой войны Шоу попросили выступить по Британскому радио. Эфир, как водится, был прямой. Никто не ожидал, что Шоу произнесет столь короткую речь, состоящую всего из двух слов: “Помогайте России!” Шоу был мастер парировать самые едкие замечания, однако случай в Стокгольме чуть ли не единичный, когда он проиграл в иронии.

Шоу посетил драматурга Стринберга. Завязалась беседа по поводу переводов пьес Шоу, автор настаивал на том, чтобы переводчиком стал некто Арчер, которому Стринберг откровенно не симпатизировал. Когда хозяину наскучил беспредметный спор, он достал часы и объявил: “В два часа у меня бывает припадок”. Шоу ничего не оставалось делать, как раскланяться. Шоу говорил о друзьях и дружбе следующее: “О заботах и неудачах лучше говорить врагам, а не друзьям. Вы доставите им удовольствие и, кроме того, по крайней мере, будете уверены, что они вас выслушают до конца!”

Как-то репортер, желая показаться оригинальным, спросил Шоу, не отличающегося христианским послушанием и критиковавшего священнослужителей: “Что вы думаете об аде?” “Увы, – развел руками писатель, – я не могу судить об аде объективно, там слишком много моих друзей”. Другая глубоко верующая англичанка спросила Шоу, что он считает более важным вкладом в культуру: свою пропаганду социализма или свои пьесы? “Какой род вашей деятельности, по-вашему, заслужит высшей оценки Господа, когда вы окажетесь на небесах?” “Если Бог вздумает выставлять оценки за мою деятельность, то я не поручусь за наши с ним дальнейшие отношения!” – ответил Шоу.

Один капитан дальнего плавания рассказывал Шоу об острове в Полинезии, населенном людоедами: “Особенность этих людоедов заключается в том, – рассказывал он, – что они никогда не едят ближних, если тем больше 15 лет!” На что Шоу воскликнул: “Вот, наконец, та страна, где поистине любят молодежь!”

Шоу был щедр на советы, особенно на склоне лет. Один из друзей Шоу спросил, может ли тот дать напутственное слово на пороге жизни его сыну, который только что окончил школу. “Никакого совета не нужно, – ответил Шоу. – Если ты на его глазах искренно прожил жизнь, то я предоставил бы ему самому делать выводы на основании его собственной, а не твоей натуры. То, что для отца было добром, для сына подчас может оказаться ядом”.

Не секрет, что Шоу писал свои пьесы под конкретных актеров, точнее актрис, которыми на тот момент был увлечен. Так, история с “Пигмалионом” оказалась связанной с историей романа Шоу и актрисы Стелы Патрик Кэмпбелл, сыгравшей роль цветочницы Элизы Дулиттл. Роль была написана специально для нее и под воздействием ее чар.

Шоу был уже далеко не мальчик, однако, по его словам, “он ног под собой не чуял, он пел во все горло на улице, когда шел на свидание со своей “прекраснейшей из смертных”. Он даже написал стихи, в которых прекрасно передал состояние своей души на тот момент. Этой эпистолярной любви посвящена пьеса Джерома Килти “Милый лжец”.

Однако биографы Шоу уверяют, что писатель на самом деле относился к своим увлечениям не столь серьезно, все они служили лишь для возбуждения его творческой фантазии. “Любовь дает мне развлечение, восстанавливает силы”, – говорил по этому поводу и сам писатель. Шоу никогда не поступался общественным делом ради женщины, ни одной из них не удалось прибрать его к рукам, включая собственную жену.

Он флиртовал в интересах творчества, черпая в интригующих отношениях новые впечатления и вдохновение, ведь ему всегда был нужен новый материал для пьес. Его знаменитые романы в письмах – переписка с актрисами Эллен Терри, Стелой Патрик Кэмпбелл и другими – служили для этой цели, и изобретательный Шоу с удовольствием изображал себя в письмах эдаким Дон Жуаном. Он говорил на этот счет: “Женщины многое теряют на мне: ведь я надуваю их по-крупному. В моих карманах полным-полно разменной монеты любви, но это не обычные деньги, а фальшивые, и у них волшебный вкус”.

Женщины не были исключением для иронии Шоу. “Почему Бог создал вначале мужчину. А потом уже женщину?” – как-то на званом обеде поинтересовалась одна дама. “Потому что он не хотел, чтобы во время сотворения мужчины женщина мешала ему своими советами!”- ответил Шоу. “Нет на свете такой женщины, – шутил писатель, – которой удалось бы сказать “до свидания” меньше, чем в тридцати словах”.

Шоу, как и положено человеку сверхпопулярному и богатому, имел огромный штат поклонниц. Как-то незнакомка из Цюриха пришла к нему с необычным предложением: “У вас лучший в мире мозг, а у меня лучшая в мире фигура. У нас должен получиться лучший в мире ребенок!” На что Шоу задумчиво ответил: “А что если несчастное дитя унаследует мою фигуру и ваш ум?” От эксперимента он отказался.

История умалчивает, как с подобной популярностью мирилась его жена Шарлотта, благополучно дожившая с мужем до глубокой старости. Несомненно, спутница гения должна также быть личностью незаурядной. Правда, Шарлотта ни в коей мере не разделяла его вегетарианские вкусы и с аппетитом поглощала на глазах у мужа бифштексы и жаркое из мяса и дичи, однако, по свидетельству современников, по своему складу она была не менее остроумна и находчива, чем ее легендарный муж. Как-то на званом обеде ее спросили, трудно ли быть женой гения. На что она с улыбкой ответила: “Не могу сказать, так как никогда не была женой не гения, и мне не с чем сравнить!”

“Она не любит меня по-настоящему, – полушутя говорил Шоу еще в период своего жениховства. – Все дело в том, что она умная женщина”. Шоу никогда не высказывал сожаления по поводу отсутствия у них детей. Во всяком случае на вопрос советской журналистки есть ли у него дети ответил так: “Дети?! Конечно же, у меня их нет. Иметь идиотов или посредственные натуры?! Видите ли, когда природа дошла до предела, дальше она может лишь начать сначала”.

Последние годы жизни Шоу провел в сельской местности под Лондоном, в деревушке Айто Сэн Лорансе. Когда Шоу приобрел этот участок с домом в глухой деревушке и поселился здесь, один из друзей удивился, почему он выбрал именно этот ничем не примечательный уголок Англии.

Шоу отвел друга на местное кладбище и показал надгробную плиту, на которой было написано: “Д. Эверсли. Родилась в 1815 году, умерла в 1895 году. Ее жизнь была коротка”. “Если о женщине, прожившей 80 лет, говорят, что ее жизнь коротка, – сказал Шоу, – то этот климат как раз то, что мне нужно”.

Его дом с усадьбой был известен в округе как “уголок Шоу”. Писатель жил уединенно в своей последней обители, избегая визитеров. Тех, кому посчастливилось увидеться с Шоу в эти годы, можно перечислить по пальцам. В их числе советский поэт Константин Симонов, оставивший о встрече трогательные стихи “В гостях у Шоу”.

Как это часто бывает, уже совсем старого, немощного Шоу молодые критике стали “поклевывать”, в частности, упрекать в том, что писатель “впадает в детство” и говорит слишком много чепухи. В ответ Шоу совершенно обезоружил их своим вопросом: “У меня хоть есть оправдание, когда я говорю чепуху, а у вас?”

Как-то, узнав о новом приступе болезни престарелого писателя, журналисты распустили слух о его смерти, и поместье просто атаковали газетчики, поспешившие удостовериться в этом. “Будьте так любезны, – просил Шоу прислугу, – объявите всем, что я действительно умер, это резко облегчит мои страдания”.

В самом конце жизни, когда Джорджа Бернарда Шоу спросили, в чем же заключается правда жизни, гениальный человек и популярный писатель ответил в своей полушутливой манере: “Правда в том, что мы вынуждены слишком много лгать!”