Как “красный террор” в Азербайджане превратили в “сталинский” и “багировский”

31 июля 1937 года нарком внутренних дел СССР Николай Ежов подписал знаменитый приказ N 0447 “Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов”. Уже 5 августа Азербайджан, как и другие республики СССР, накрыла волна первой массовой (т.н. “кулацкой”) операции.

Репрессиям подлежали вернувшиеся на родину после отбытия лагеря и ссылки кулаки и уголовники. Кроме того, руководители союзных республик могли добавить в этот “контингент” свою специфику.

Так, первый секретарь ЦК АКП(б) Мир Джафар Багиров запросил у Москвы разрешение на “изъятие” (арест) 5250 человек. Помимо 2200 уголовников и 1800 вернувшихся из ссылки кулаков туда были включены участники повстанческих и диверсионных групп; вернувшиеся из лагерей политзаключенные; ранее нерепрессированные беки, бывшие помещики и кулаки; бандпособники – общим числом 1250 человек.

Их разбили на 2 категории: 1-ую надлежало расстрелять (туда попали 1500 человек), 2-ую – осудить к лагерям и ссылкам. Кроме того, из республики выселили 150 семей родственников “внутренних и закордонных бандгрупп”. 31 января 1938 г. Политбюро ЦК ВКП(б) разрешило в Азербайджане расстрелять еще 2000, послать в лагеря 1000 человек.

Это была первая, но не последняя массовая операция. По указке Москвы репрессировались и другие категории азербайджанских сограждан. Например, ссылкой и лагерями наказывали часть “членов семей изменников Родины”. Наказанию на этнической почве подверглась часть немцев и курдов, иранцы, поляки, греки и т.д.

На фоне этих массовых операций параллельно происходили и массовые репрессии против тех слоев населения Азербайджана, которые первоначально не были включены в приказ 0447: партийно-советской номенклатуры, ученых, нефтяников, военных…

В тот период следствие велось очень поверхностно. Весной 1937 г. сотрудники НКВД получили полуофициальное разрешение Москвы бить подследственных – разумеется, в исключительных случаях и особо злостно запиравшихся.

На деле же, меры физического воздействия – если не избиения, то многочасовые стойки или конвейерные допросы, не говоря о запугивании расстрелом и арестами членов семей – применялись ко всем. Были и такие, кто держался, но много больше было тех, кто подписывались под версией следствия, надеясь спасти жизнь и потом пожаловаться на пытки.

По доносам или по старым делам арестовывали одного человека и из него выбивали показания на других. Как правило, кроме признаний, в следственном деле ничего и не было. В результате, если такие дела доходили до суда, то разваливались, т.к. происходили массовые отказы от признаний и жалобы на примененные пытки.

Так, например, из примерно 400 арестованных в Шемахе “повстанцев” открытому суду решились предать всего 14, но и они на суде тоже сделали попытку отказаться от признаний. Такой же конфуз произошел и с процессом по “делу Наркомзема” в Гяндже в августе 1938.

Поэтому НКВД предпочитал другой, внесудебный путь. Уголовников наказывали т.н. “милицейские тройки”, созданные еще в 1935 году. Для остальных же обвиняемых были созданы “особые тройки”, куда входили представители НКВД, Наркомюста и партийного органа. При таком составе “тройки” считалось лишним присутствие защитника и даже самого обвиняемого. Дела рассматривались заочно, фактически все подписывались под решением, составленным НКВД.

Для вынесения приговора даже не требовалось знать Уголовный Кодекс. Обычно использовались “литерные” статьи: КРА – контрреволюционная агитация, СОЭ – социально опасный элемент и т.п.

По “этническим” массовым операциям использовался еще более простой порядок, когда дела рассматривала списками в особом порядке т.н. “двойка”, т.е. нарком внутренних дел и прокурор СССР. Было и т.н. “Особое Совещание при НКВД СССР”, рассматривавшее дела заочно. Этот же орган назначал наказание для “членов семей изменников родины” (ЧСИР).

В середине 1950-х эти дела в массовом порядке пересматривались, причем достаточно было реабилитировать кого-то одного из подельников, чтобы автоматически снималось обвинение с тех, кого он оговорил. Дутые дела рассыпались как карточный домик.

Массовые операции продлились 1,5 года и были остановлены директивой СНК и ЦК КП(б) 15 ноября 1938 г. Но репрессии продолжались, хотя и не с таким размахом, и в более поздний период.

В случае Азербайджана вершителями людских судеб в июле 1937 стали Ювельян Сумбатов-Топуридзе (наркомвнудел, председатель), Теймур Кулиев (председатель Верховного Суда) и Джангир Ахунд-заде (зав. Агитпропотделом ЦК).

Через несколько месяцев Ахунд-заде сам был арестован и расстрелян в апреле 1938 г. В ноябре 1937 г. пошел на повышение Т.Кулиев. В январе 1938 г. сняли с должности и отправили в Москву Сумбатова. Он смог вывернуться, и даже вернулся и стал замепредседателя Совета Министров Азербайджана. Но после падения Берия в июле 1953 г. его арестовали, и он сошел с ума и умер в психбольнице в августе 1960 г.

В начале 1938 в новую тройку вошли новый наркомвнудел Михаил Раев (Яков Каминский), 3-й секретарь ЦК АКП(б) Мир Теймур Якубов и от прокуратуры – Али Гусейнов. И как в предыдущем случае, один из членов тройки (Якубов) пошел на повышение, остальных “задвинули”. Раев-Каминский, в частности, был арестован 12 ноября 1938 г. прямо в кабинете Багирова, и в дальнейшем расстрелян 4 марта 1939 года.

Якубов после падения Багирова стал первым секретарем ЦК АКП, а Кулиев дорос до председателя Совмина. После 1954 г. их понизили до директора завода и директора совхоза соответственно. В 1956-м исключили из партии “за грубые нарушения соцзаконности и активное содействие преступлениям Багирова”. К уголовной ответственности за тысячи поломанных судеб их никто не привлек, все критику переадресовали М.Д.Багирову и нескольким бывшим сотрудникам НКВД.

Со времен суда над Багировым принято считать, что репрессии начались с 1935. Тем самым, “красный террор” в Азербайджане был искусственно превращен в “сталинский” и “багировский”.

Но за несколько дней после Гянджинского восстания 1920 года было убито и арестовано больше людей, чем за весь 1937 г. По закономерности всех революций, исполнители массового “красного террора” 1920-х гг. впоследствии сами были репрессированы и долгое время преподносились обществу как невинные жертвы. Палачей судили по тем же меркам, что и их жертв, возведя на них ложные обвинения.

Азербайджан подвергся чудовищному, кровавому, бесчеловечному эксперименту. Жертвами его стали и “классовые враги” (дворянство и буржуазия), и рабочие с крестьянами, и идеалисты, не желавшие верить в империалистический характер “советизации” Азербайджана, и карьеристы всех мастей.