История “Русского Нострадамуса”

История человечества богата прорицателями. Такими, как баба Ванга или Мишель Нострадамус. Однако был еще один великий прорицатель, которого сейчас называют “русским Нострадамусом”. Его имя – монах Авель.

В миру его звали Василием Васильевым. Он родился в 1757 году, 20 марта, в день весеннего равноденствия, в селе Акуловке, Тульской губернии, Алексинского уезда. Родители его были крепостные крестьяне Л.А.Нарышкина. До двадцати с лишним лет Василий жил простой крестьянской жизнью, женился, имел троих детей. Выпросил вольную у своего барина Льва Нарышкина и начал странствовать. Ходил он по Руси девять лет, исходив ее вдоль и поперек. Побывал в Херсоне и Кременчуге. В Херсоне, как и многие тогда, тяжело заболел неизвестной болезнью и дал обет: если останется жив, посвятит себя служению Богу. Осенью 1785 года он поселился в Валаамском Спасо-Преображенском монастыре, при игумене Назарии, и принял постриг, получив имя инока Адама. Спустя год он с благословения настоятеля уходит из монастыря и находит себе уединение все на том же острове, в пустыне.

Здесь ему в ночь на 1 ноября 1787 года (“…в лето от Адама 7295”) было одно “дивное видение и предивное”, длившееся “не меньше тридесяти часов”. Поведал ему Господь о тайнах будущего, велев донести предсказания эти народу: “Господь же… рече к нему, сказывая ему тайная и безвестная, и что будет ему и что будет всему миру”. “И от того время отец Авель стал вся познавать и вся разуметь и пророчествовать”.

Иными словами, ему открылся дар предвидения, а потом он сам рассказывал, что непонятно как, но он оказался на небе, где прочитал пару книг. С этих пор монах Авель стал общаться с неким голосом, этот голос говорил ему, что нельзя знания прятать в себе, нужно довести их до сильных мира сего. И инок начал пророчествовать и эти пророчества пересказывать и даже записывать – он был грамотен. Об обретении дара он писал так: “свыше велено ему сказывать и проповедывать тайны Божии и судьбы Его”.

Вскоре он оставил остров Валаам, “ходил тако по разным монастырям и пустыням девять годов”, пока не остановился в Николо-Бабаевском монастыре Костромской епархии, в котором составил и записал первую из созданных им “зело престрашных”, пророческих книг. “Оные мои книги удивительные и преудивительные, и достойны те мои книги удивления и ужаса”, – писал позже Авель графине Параскеве (Прасковье) Потемкиной в письме.

Его имя окружено шлейфом легенд и слухов. Но точно известно, что судьбой скромного монаха занимались самые высокопоставленные лица империи и, конечно, императоры – от Екатерины II до Николая I. Точно известно и то, что по указу Николая I от 27 августа 1826 года Авель был заточен “для смирения” в суздальский Спасо-Ефимьев монастырь, где он и умер осенью 1831 года.

Современников название этого монастыря бросало в дрожь. С 1766 года по указу Екатерины II там находилась одна из самых страшных государственных тюрем России, где в узких каменных мешках томились самые страшные преступники: сексуальные извращенцы, сумасшедшие с опасным “антигосударственным бредом”, а позже – и некоторые из декабристов. Настоятель монастыря и стал надзирателем этой тюрьмы. Первыми узниками были лица духовенства, среди них оказался и монах Авель, который не был ни извращенцем, ни сумасшедшим, ни революционером.

Что же такого сделал Авель, что с ним поступили так жестоко? Он слыл пророком, а это было преступлением, потому что власть с недоверием смотрела на различного рода провидцев и, как бы мы сейчас сказали, экстрасенсов. Их нещадно пытали, и после пары “сеансов откровенности” ясновидцы вдруг “прозревали” совсем в другую сторону и признавались в том, что “с недомыслия все наврали”.

Самым печальным было то, что Авель желал предсказывать не кому-нибудь, а лицам, власть предержащим, остальных нещадно гнал прочь. Этот его дар, с одной стороны, вызывал к нему недоверие, наводил на мысль, что он, подобно многим проходимцам, хотел быть придворным прорицателем, таким, каким впоследствии стал Григорий Распутин, а такие люди были на вес золота, а их слово устрашало самых могучих правителей. В другой стороны, Авель отличался от этой братии тем, что его откровения отнюдь не возбуждали к нему любовь власть предержащих. Он говорил им такие страшные вещи, что после каждого откровения его упекали в тюрьму, в которой он провел треть жизни.

Лишь к концу своего земного пути, после предсказанного им “бунташного”, кровавого вступления на престол Николая I в декабре 1825 года, Авель решил замолчать навсегда и следовать принципу: “Буди мудр, да больше молчи”.

Что же за предсказания делал Авель? Началось все с того, что в середине 90-х годов XVIII века он написал свою первую рукописную книжку, в которой предрек скорую смерть Екатерины II, указал точно дату ее внезапной кончины, сказав, что править она будет сорок лет, и предсказал, что престол перейдет к ее сыну Павлу, и это при условии, что государыня, страстно не любя сына, подготовила завещание в пользу внука – Александра.

Авель показал эту книгу настоятелю в феврале 1796 года, а потом поехал вместе с книгой к епископу Костромскому и Галицкому Павлу, поскольку настоятель решил, что “у того сан поболе и лоб повыше, пускай разбирается”. Епископ прочитал и постучал по лбу посохом. Постучал, понятное дело, Авелю, дополнив свое мнение выразительной фразой, которая в подлиннике до нас не дошла, видимо, никто такое количество бранных слов лица из высшего духовенства записать не решился.

Епископ Павел посоветовал монаху о написанном забыть и возвращаться в монастырь – грехи замаливать, но сначала указать на того, кто научал его такому святотатству. Но “Авель говорил епископу, что книгу свою писал сам, не списывал, а сочинял из видения; ибо, будучи в Валааме, пришел к заутрени в церковь, равно как бы апостол Павел восхищен был на небо и там видел две книги и что видел, то самое и писал…”

Епископа, по словам очевидцев, буквально перекосило от такого святотатства – надо же, пророк недоделанный, на небо он был “восхищен”, с пророком Павлом себя сравнивает! Не решившись просто уничтожить книгу, в которой были “различные царские секреты”, епископ накричал на Авеля: “Сия книга написана смертною казнию!” Но и это упрямца не образумило. Епископ вздохнул, плюнул, чертыхнулся, перекрестился, вспомнил об указе от 19 октября 1762 года, который за подобные писания предусматривал расстриг из монахов и заключение под стражу. Но тут подумал, что “темна вода во облацех”, и кто его знает, этого пророка?.. Вдруг и впрямь ему что-то тайное ведомо? Однако епископ ответственности не любил, потому сплавил упрямого пророка с рук на руки губернатору.

Губернатор поначалу принял Авеля хорошо. Об этом визите к губернатору оставил свои воспоминания А.П.Ермолов, тот самый, будущий герой Бородина и грозный усмиритель мятежного Кавказа. Но это все в его жизни будет потом. А пока опальный Ермолов, отсидевший по ложному навету три месяца в Петропавловской крепости, был сослан в Кострому. Там и встретился Ермолов с таинственным монахом. Он был одним из первых, кто после встречи с Авелем оставил об этом письменное свидетельство: “Проживал в Костроме некто Авель, который был одарен способностью верно предсказывать будущее. Однажды за столом у костромского губернатора Думпа Авель во всеуслышание предсказал день и ночь кончины императрицы Екатерины II. Причем с такой поразительной, как потом оказалось, точностью, что это было похоже на предсказание пророка”.

Губернатор же, ознакомившись с предсказанием, дал автору по физиономии и посадил в острог, откуда несчастного под строгим караулом, “дабы по дороге речами неразумными и предсказаниями бредовыми людей не смущал”, доставили в Петербург. Обер-прокурор Правительствующего Синода генерал А.Н.Самойлов увидел в книге недопустимую крамолу и, в свою очередь, трижды ударил инока по лицу, вопрошая: “Како ты, злая глава, смел писать такие титлы на земного Бога?”.

Смиренно опустив глаза долу, прорицатель ответил: “Меня научил писать сию книгу Тот, Кто сотворил небо и землю, и вся иже в них. Тот кто повелел мне и все секреты оставлять”.

Министерством юстиции Российской империи было заведено “Дело о крестьянине вотчины Л.А. Нарышкина именем Василий Васильев, находившемся в Бабаевском монастыре под именем иеромонаха Адама и о сочиненной им книге, на 67 листах”. В Тайной Экспедиции старательно записали все сказанное монахом.

Во время допросов следователем Александром Макаровым простодушный Авель ни от одного своего слова не отказался, утверждая, что “был мне из воздуха глас: иди и рцы ей северной Царице Екатерине: царствовать она будет 40 годов. Посем же иди и рцы смело Павлу Петровичу и двум его отрокам, Александру и Константину, что под ними будет покорена вся земля. Сей глас слышен был мне в 1787 году в марте месяце… Девять лет как принуждала меня совесть всегда и непрестанно об оном гласе сказать Ея Величеству и их Высочествам… почему вздумал написать я те тетради и первые две сочинил в Бабаевском монастыре в десять дней, а последния три в пустыни…”

Результаты следствия легли на стол Екатерине II. По одной версии императрица не захотела встречаться с предсказателем, она не любила мистицизм и даже написала театральную драму, публично высмеивающую популярного тогда в Европе графа Калиостро, по другой – беседа все-таки имела место. Екатерина, узнавшая год и месяц своей смерти, впала в истерику и поначалу “за сие дерзновение и буйственность” хотела казнить монаха, как и предусматривалось законом. Однако, как говорят документы, Екатерина решила проявить великодушие: “Ея Императорское Величество… указать соизволила оного Василия Васильева… посадить в Шлиссельбургскую крепость… А вышесказанные писанные им бумаги запечатать печатью генерал-прокурора, хранить в Тайной Экспедиции”.

“Опасного государственного преступника” определили в секретную камеру №22 на пожизненное заключение.

В сырых шлиссельбургских казематах пробыл Авель недолго. Там он узнал потрясшую Россию новость, о которой ему давно было ведомо: 5 ноября 1796 года Екатерину поразил удар, и она скончалась на следующий день, в 9 часов утра, в полном соответствии с предсказанием. Любопытно, что между предсказанием и кончиной прошло ровно десять лет и десять месяцев.

И вот на троне, как и было предсказано, император Павел Петрович. Павел тут же, как и положено новой метле, стал мести и смел всех старых чиновников. Смел и генерал- прокурора Сената, это место занял князь Куракин. Разбирая в первую очередь особо секретные бумаги, он натолкнулся на пакет, запечатанный личной печатью бывшего генерал-прокурора графа Самойлова. Вскрыв этот пакет, Куракин обнаружил в нем записанные ужасным почерком предсказания, от которых у него волосы встали дыбом. Более всего поразило его сбывшееся роковое предсказание о смерти императрицы. Будучи хитрым и опытным придворным и хорошо зная склонность Павла I к мистицизму, князь Куракин преподнес императору “книгу” сидевшего в каземате пророка.

“Зело удивленный” сбывшимся предсказанием Павел, скорый на решения, отдал приказ, и 12 декабря 1796 года предсказатель, поразивший воображение монарха и пахнущий плесенью шлиссельбургского каземата, предстал пред царственными очами. Конечно, в желании видеть какого-то монаха сыграла роль не только склонность Павла ко всему таинственному и мистическому, не только шок от пророчества такой силы и точности, но и лютая ненависть к родной матери.

Беседа между Павлом и Авелем состоялась наедине, но сведения о ней остались, ведь и Павел многим рассказал, что Авель поразил его воображение, и Авель многим своим знакомым поведал о беседе с государем, плюс упоминания о встрече и своих ему пророчествах в последующих рукописных книгах. Однако радостными те пророчества не были.

Павел начал стал выспрашивать у Авеля о том, что ждет его потомков. Возможно, государем двигало присущее людям любопытство, а, может, и искренняя забота о потомках. Из речи монаха Павел узнал, что при его наследнике Александре I будет большая война, падет Москва, но русские возьмут Париж, что царю “тяжек покажется венец царский и подвиг служения заменит он подвигом поста и молитвы” и скончается монахом. Потом у власти окажутся не дети Александра I (которых попросту не будет) и не следующий брат Константин, а Николай I, чье царствование “дракой зачнется”.

После него придет на престол внук Павла Александр II, которого будут величать царем- освободителем крепостных, который освободит славян Балкан и победит турок, но бунтовщики начнут за ним охоту и однажды убьют в столице среди бела дня. Правнуком будет Александр III. Это будет время затишья, этот правитель наведет порядок в стране, но восседать на троне будет совсем недолго. А потом придет к власти Николай II, который “на венец терновый сменит корону царскую”. При нем начнется великая война, “и люди будут, как птицы, по небу летать и под водой, как рыбы, плавать, и будут друг друга душить серой зловонной, и уже накануне победы в этой войне рухнет царский трон, и мужик с топором возьмет в безумии власть”.

Наступит царство безбожия, “безбожное жидовское иго”, и через некоторое время, в 1941 году “новый Батый на западе поднимет руку” на Россию. Придумать падение самодержавия и безбожную власть, а уж “Батыя” на западе в те годы было просто невозможно, значит, это на самом деле было пророчество, “услышанное” с небес.

Историческая встреча инока и Павла не осталась без внимания и изучения историков. О ней писали П.Н. Шабельский-Борк и А.Д. Хмелевский. В труде последнего можно прочитать такие строки: “Императору Павлу Петровичу монах-прозорливец Авель (который на тот момент Авелем еще не стал) сделал предсказание о судьбах Державы Российской, включительно до правнука его, каковым и является Император Николай II. Это пророческое предсказание было вложено в конверт с наложением личной печати Императора Павла I с его собственноручной надписью: “Вскрыть Потомку Нашему в столетний день моей кончины”. Все государи знали об этом, но никто не дерзнул нарушить воли предка. 11 марта 1901 года, когда исполнилось сто лет согласно завещанию, Император Николай II с министром двора и лицами свиты прибыл в Гатчинский дворец и, после панихиды по Императору Павлу, вскрыл пакет, откуда узнал свою тернистую судьбу. Об этом пишущий эти строки знал еще в 1905 году!..”.

Это “Письмо к потомку” вдова императора Павла I Мария Федоровна положила в кипарисовый ларец. По воспоминаниям М.Ф.Герингер, урожденной Аделунг, обер-камерфрау императрицы Александры Федоровны, предсказания монаха достаточно долго хранились в этом ларце в специальной комнатке в Гатчинском дворце: “В Гатчинском дворце… в анфиладе зал была одна небольшая зала, в ней посередине на пьедестале стоял довольно большой узорчатый ларец с затейливыми украшениями. Ларец был заперт на ключ и опечатан… Было известно, что в этом ларце хранится нечто, что было положено вдовой Павла I, Императрицей Марией Феодоровной, и что ею было завещано открыть ларец и вынуть в нем хранящееся только тогда, когда исполнится сто лет со дня кончины Императора Павла I, и притом только тому, кто в тот год будет занимать Царский Престол в России. Павел Петрович скончался в ночь с 11 на 12 марта 1801 года”.

“Письмо потомку” на самом деле хранилось сто лет, пока не было явлено 12 марта 1901 года взору Императора Николая II. О том дне М.Ф. Герингер пишет так: “В утро 12 марта 1901 года и Государь и Государыня были очень оживленны и веселы, собираясь из Царскосельского Александровского дворца ехать в Гатчину вскрывать вековую тайну. К этой поездке они готовились как к праздничной интересной прогулке, обещавшей им доставить незаурядное развлечение. Поехали они веселы, но возвратились задумчивые и печальные, и о том, что обрели они в этом ларце, никому ничего не сказали. После этой поездки Государь стал поминать о 1918 годе как о роковом годе и для него лично, и для Династии”.

Неудивительно, что “Письмо” произвело на Николая такое удручающее впечатление, ведь все, что он там прочитал, в точности уже произошло с государями российскими. Ему же была предсказана трагическая судьба и гибель в 1918 году. Да, Николай II отнесся к предсказанию давно умершего монаха весьма серьезно. И дело было даже не в том, что все его пророчества сбылись в точности, а в том, что Николаю II были уже известны другие пророчества о его несчастной судьбе.

Что касается Николая II, то еще будучи наследником, в 1891 году он путешествовал по Дальнему Востоку. В Японии его представили известному предсказателю, отшельнику-монаху Теракуто. Имеется дневниковая запись пророчества, которую сделал сопровождавший государя переводчик маркиз Ито: “…великие скорби и потрясения ждут тебя и страну твою… Ты принесешь жертву за весь свой народ, как искупитель за его безрассудства…”.

Теракуто предупредил Николая, что тому вскоре будет и знак, подтверждающий данное пророчество. И действительно, через несколько дней, 29 апреля, в Нагасаки фанатик Тсуда Сацо бросился на наследника российского престола с мечом. (Но фанатик был не просто гражданином, он был полицейским, отсюда и пошло известное на Руси ругательство “Японский городовой!”). Принц Георг, находившийся рядом с наследником, отразил удар бамбуковой тростью, меч нанес ему скользящую рану по голове. Позже повелением Александра III трость эту осыпали алмазами. Радость от спасения была велика, но все же смутное беспокойство от предсказания монаха-отшельника у Николая II осталось. Наверняка именно эти предсказания вспомнились самодержцу, когда он прочел жуткое “Письмо к потомку”.

Но злодейка-судьба подкинула Николаю еще одно подтверждение, что пророчества сбудутся: 20 июля 1903 года, когда царская чета прибыла в город Саров на торжества, Елена Михайловна Мотовилова, вдова служки преподобного Серафима Саровского, прославленного и чтимого святого, в чью честь и были торжества, передала государю запечатанный конверт. В нем хранилось посмертное послание святого Серафима Саровского государю российскому.

Точное содержание письма осталось неизвестным, но, судя по тому, что Николай по прочтении был “сокрушен и даже горько плакал”, в письме были пророчества, касавшиеся судеб государства и лично Николая II. Косвенно это подтверждает и посещение в те же дни царской четой блаженной Паши Саровской. Как свидетельствуют очевидцы, она предсказала Николаю и Александре мученическую смерть и конец государства российского. И очень может быть, что именно это знание судьбы объясняет то загадочное поведение последнего императора России, которое за ним замечали в последние годы: его полное безразличие к собственной судьбе, отсутствие воли, политическое бездействие. Он ведь знал свою судьбу, так какой смысл от нее бегать?

Но это был экскурс в будущее, а сейчас вернемся к Павлу. После беседы с Авелем император освободил прорицателя из заточения и предоставил ему полную свободу жить, где он захочет, однако заставил дать обет не разглашать государственных секретов, связанных с пророчествами. Кроме этого 14 декабря 1796 года Павел издал высочайший рескрипт, повелевавший расстригу по его желанию заново постричь в монахи, что он и сделал в 1796 году в Александро-Невском монастыре, получив имя Авеля, с которым и вошел в историю.

Потом Авель некоторое время живет в Невской Лавре, однако в столице пророку становится скучно и он отправляется на Валаам. После неожиданно вечный затворник появляется в Москве, потом большую часть времени проводит в Костроме, где пользуется общим уважением. Многие люди обращались к нему, желая знать свое будущее, но Авель молчал. Он и потом всегда отвечал, что не одарен прозорливостью и не может предсказать ничего, кроме указанного ему свыше.

Потом так же неожиданно Авель уезжает обратно на Валаам. Оказавшись в наиболее привычной среде обитания, Авель тут же берется за перо. Он пишет новую книгу, в которой предсказывает дату смерти приласкавшего его императора. В некоторых источниках приводится такое предсказание Павлу относительно его персоны: “Коротко будет царствование твое. От неверных слуг… на Софрония Иерусалимского (святой, в день памяти которого 11 марта и был убит император) в опочивальне своей будешь задушен злодеями, коих греешь ты на царственной груди своей. Сказано бо в Евангелии: “Враги человеку домашние его”. Последнюю фразу можно расшифровать как намек на участие в заговоре сына Павла Александра, будущего императора. Еще Авель написал, что убийцы царя объявят того безумным и станут оскорблять его память.

Авель, как и в прошлый раз, свое предсказание скрывать не стал и ознакомил с ним монастырских пастырей, которые по прочтении перепугались и отослали книгу Петербургскому митрополиту Амвросию. Митрополит выдал заключение, что книга “написана тайная и безвестная, и ничтоже ему не понятна”. Сам митрополит Амвросий, не осиливший расшифровку предсказаний вещего монаха (или просто не посмевший это сделать), в отчете обер-прокурору Святейшего Синода доложил: “Монах Авель, по записке своей, в монастыре им написанной, открыл мне. Оное его открытие, им самим написанное, на рассмотрение Ваше при сем прилагаю. Из разговора же я ничего достойного внимания не нашел, кроме открывающегося в нем помешательства в уме, ханжества и рассказов о своих тайновидениях, от которых пустынники даже в страх приходят. Впрочем, Бог весть”.

Обер-прокурор переправляет страшное предсказание в секретную палату.

Авель через некоторое время предсказал и смерть Павла. Павел ознакомился с предсказанием и понял, что о его скорой насильственной смерти при личном свидании монах либо благоразумно промолчал, либо ему еще не было откровения. В предсказании указывалась даже точная причина смерти: смерть ему якобы будет наказанием за невыполненное обещание построить церковь и посвятить ее архистратигу Михаилу, а также срок жизни государя: жизни государю отпущено столько, сколько букв было в надписи над воротами Михайловского замка, строящегося вместо обещанной церкви.

В итоге не в меру впечатлительный и раздражительный Павел отдает приказ засадить прорицателя в каземат. 12 мая 1800 года Авель заключен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости, как писал один историк, “дожидаться 11 марта 1801 года”.

Однако, как показали дальнейшие события, сидеть ему там суждено было недолго – тучи вокруг венценосной головы Павла сгущаются. Блаженная Ксения, предсказавшая, как и Авель, смерть Екатерины II, кликушествует по всему городу то же, что и Авель: срок жизни отпущен Павлу I в количестве годов, совпадающем с количеством букв в библейской надписи над воротами. Народ валом валил к Михайловскому замку – считать буквы. Букв было сорок семь.

Кстати, обет, данный Павлом I и им же нарушенный, тоже был связан с мистикой и видением. Современники утверждают, что караульному в старом Летнем дворце елизаветинской постройки явился сам архистратиг Михаил и повелел построить на месте старого дворца новый, посвященный ему, архистратигу. Авель же, провидевший все тайные явления, упрекал Павла в том, что архистратиг Михаил повелел построить не замок, а храм.

Таким образом, Павел, построив Михайловский замок, возвел вместо храма дворец для себя, любимого. Хотя в роскошных декорациях залах дворца, казалось, оживали библейские мотивы на расшитых золотом и серебром гобеленах. Великолепный паркет Кваренги блестел своими изящными линиями, а вокруг дворца царили тишина и торжественность, в дворцовых залах был разлит мягкий неяркий свет, словно в церкви. Известно историкам и явление Павлу его прадеда – Петра Великого, дважды повторившего ставшую легендарной фразу: “Бедный, бедный Павел!”.

И что в итоге? В итоге все предсказания сбылись в ночь с 11 на 12 марта 1801 года. Вот как об этом пишет все тот же Ермолов: “В другой раз Авель объявил, что намерен поговорить с Павлом Петровичем, но был посажен за сию дерзость в крепость. Возвратившись в Кострому, Авель предсказал день и час кончины нового императора Павла I. Все предсказанное Авелем буквально сбылось”. “Бедный, бедный Павел” скончался от “апоплексического удара”, нанесенного в висок золотой табакеркой. Чтобы “апоплексический удар” достиг цели, был применен еще и шарф-перевязь.

Царствовал “русский Гамлет” четыре года, четыре месяца и четыре дня, не дожив полгода до сорока семи лет – как было предсказано (родился 20 сентября 1754 года). Современники утверждали, что в ночь убийства с крыши сорвалась огромная стая ворон, огласив вселяющими в сердца ужас криками окрестности замка. Говорят, что так происходит каждый год в ночь с 11 на 12 марта.

Удивительно, что и на этот раз пророчество вещего монаха сбылось через десять месяцев и десять дней!

После рокового для Павла дня – 11 марта 1801 года – Авеля из крепости освободил взошедший на престол император Александр I, чтобы услать подальше – в Соловецкий монастырь. Надо заметить, что новый правитель раньше не верил в мистику. Здесь, на уединенном и диком острове в Белом море, неустрашимый Авель, которого не сломили тяготы и лишения, подчиняясь все тому же “гласу с небес”, украдкой составил еще третью “зело престрашную книгу: в ней же написано, как будет Москва взята и в который год”. Предсказание это было записано в конце 1802 года, когда еще ничто не предвещало нашествия Наполеона, и никто и помыслить не мог о пожаре и взятии Москвы, а Авель четко указывает 1812 год, говорит о сожжении Москвы самими русскими.

О пророчестве доложили Александру I и тот ознакомился с книгой. Он счел ее истинным сумасбродством, обеспокоился не столько самим предсказанием, казавшимся в то время диким и нелепым, сколько тем, что слухи об этом предсказании будут расходиться и разноситься молвой и смущать народ, и повелел: “Монаха Авеля абие заключить в Соловецкую тюрьму, и быть ему там дотоле, когда будут его пророчества сомою вещию”.

Находясь в заключении, Авель претерпел много лишений и невзгод, едва не умер от голоду. Самое поразительное, что и на этот раз ему пришлось ждать целых десять лет и десять месяцев, пока пожар Москвы 14 сентября 1812 года не осветил его выход из темницы. Да, Наполеон вошел в первопрестольную, оставленную Кутузовым, и на следующий год Авеля отпустили на волю – факты, как известно, вещь упрямая.

Освобождение же стало возможным следующим образом: помог ясновидцу Авелю князь А.Н. Голицын, обер-прокурор и министр духовных дел. “Если он жив и здоров, то езжал бы к нам в Петербург, мы желаем его видеть и с ним нечто поговорить”, – написал князь Голицын настоятелю Соловецкого монастыря игумену Иллариону еще летом 1812 года, когда Наполеон уже вторгся в просторы России.

На Соловки это письмо пришло 1 октября и ввергло Игумена в нервную дрожь. Осознав текст письма, настоятель не на шутку переполошился. Он справедливо опасался, что Авель, бывший свидетелем творимых в монастыре преступлений – воровство, издевательства над заключенными – сообщит о них государю, а это ничего хорошего лично ему не предвещало. Наверняка узник нажалуется, а государь за обиды по головке не погладит. Поэтому он отослал князю Голицыну письмо, в котором сообщал о нездоровье отца Авеля, хотя тот был здоров: “ныне отец Авель болен и не может к вам быть, а разве на будущий год весною”. Прочитав такой лукавый ответ, Александр I (а это именно он, обладавший прекрасной памятью и повелевший князю Голицыну написать на Соловки) издал именной указ Святейшему Синоду. В этом указе предписывалось “Монаха Авеля выключить из числа колодников и включить в число монахов на всю полную свободу… Непременно Авеля выпустить из Соловецкого монастыря; при том же, чтобы он всем был доволен, платьем и деньгами”.

Иллариону отдельно было указано “Дать отцу Авелю денег на прогон до Петербурга”. Этот указ был написан уже после взятия Москвы. Илларион после такого указа решил строптивого старца уморить голодом. Возмущенный Авель предрек ему и его помощникам “смерть неминучую”. Испуганному Иллариону, знавшему о пророческом даре Авеля, ничего другого не оставалось, как отпустить его. Но от пророчества нет спасения. Той же зимою на Соловках случился странный мор, сам Илларион скончался, так же “Бог весть от какой хворобы” умерли его подручные, чинившие зло Авелю.

Сам же монах летом 1813 года прибыл в Петербург. Император Александр I в это время находился за границей, и Авеля принял князь Голицын, который “рад бысть ему зело и вопрошал о судьбах Божиих”. Беседа была долгой, точного ее содержания никому неизвестно, поскольку разговор шел с глазу на глаз. По свидетельству самого монаха, он поведал он князю “вся от начала до конца”. Узнав из “тайных ответов” вещего монаха судьбы всех государей и до конца веков, до прихода Антихриста, князь ужаснулся, представить прорицателя государю не решился, снабдив его средствами и спровадив в паломничество по святым местам. Заботы о его материальном благополучии взяла на себя графиня Прасковья Андреевна Потемкина, ставшая его покровительницей и почитательницей.

Однако Авеля не реабилитировали, а просто помиловали, ни словом не извинившись за потерянные в заточении годы. На такие сантименты власть была неспособна. Пусть, мол, будет доволен, что вообще выпустили. И наступила свобода.

Несмотря на перенесенные невзгоды и лишения, был монах Авель телом крепок и духом могуч. Он отправился по святым местам от одного монастыря к другому в толпе таких же “очарованных странников”. В эти благословенные два года старец много чего повидал, побывал в Константинополе, Иерусалиме, молился на знаменитой горе Афон в Греции. Насидевшись по тюрьмам, он остерегался пророчествовать, да наверняка и князь Голицын сделал ему серьезные внушения, по крайней мере, от пророчеств он воздерживался. По возвращении на родину он нашел свою обитель в Троице-Сергиевой лавре, где и жил, ни в чем не зная отказа.

К этому времени слава о его гениальных прозрениях разошлась по всей России. В монастырь стали ездить жаждущие пророчеств, особенно досаждали настойчивые светские дамы. Но на все вопросы монах упрямо отвечал, что сам он не предсказывает будущее, он только проводник слов Господа. Теми же словами он отвечал он на многочисленные просьбы огласить что-то из его пророчеств. Среди особо настойчивых была и графиня Потемкина, покровительница Авеля.

Однако и ей Авель отвечал отказом, только более прямо объясняя причины: “Я от вас получил недавно два письма, и пишите вы в них: сказать вам пророчества то и то. Знаете ли, что я вам скажу: мне запрещено пророчествовать именным указом. Так сказано: ежели монах Авель станет пророчествовать вслух людям или кому писать на хартиях, то брать тех людей под секрет, и самого монаха Авеля тоже, и держать их в тюрьмах или острогах под крепкими стражами. Видите, Прасковья Андреевна, каково наше пророчество или прозорливство. В тюрьмах лутче быть или на воле, сего ради размысли убо… Я согласился ныне лучше ничего не знать да быть на воле, а нежели знать да быть в тюрьмах да под неволею. Писано есть: буди мудры яко змии и чисты яко голуби; то есть буди мудр, да больше молчи; есть еще писано: погублю премудрость премудрых и разум разумных отвергну, и прочая таковая; вот до чего дошли со своею премудростию и с своим разумом. Итак, я ныне положился лутче ничего не знать, хотя и знать, да молчать”.

Так что и графиня- почитательница домашним прорицателем не обзавелась. Но поскольку она все равно продолжала покровительствовать предсказателю, Авель согласился вместо пророчеств давать ей советы по ведению хозяйства и другим делам. Потемкина с радостью согласилась. Если бы она знала, чем для нее обернутся советы прорицателя!

А случилось вот что: сын графини, Сергей, поссорился с матушкой, не поделив с ней суконную фабрику. Будучи человеком хитрым, он решил воздействовать на несговорчивую мамашу через Авеля как домашнего советчика. Сергей Потемкин стал всячески обхаживать монаха, зазывал его в гости, поил и кормил. Он даже предложил Авелю взятку в размере двух тысяч рублей, но оформил предложение красиво – “на паломничество”.

К сожалению, монах хоть и был вещим, но неподкупным не был. Он поддался соблазну и уговорил графиню уступить сыну завод. Потемкина, находившаяся под огромным влиянием Авеля, послушалась его. Однако молодой Потемкин, получив свое, показал Авелю вместо денег неприличный жест. Разобиженный монах взялся настраивать мать против сына, требуя уже с нее две тысячи рублей, так как сумма, видимо, запала ему в душу. Но графиня вскоре во всем разобралась сама, очень огорчилась и от огорчения умерла. Ну, может, не совсем от огорчения, случился или инфаркт, или инсульт, но Авель остался без покровительницы, и пришлось ему отправляться в странствия без двух тысяч рублей.

В 1814 году с ним произошла неприятность – он потерял паспорт и за дубликатом обратился к своему покровителю обер-прокурору князю Голицыну, который доложил об этом государю Александру I. Александр был недоволен тем, что Авель “еще продолжает скитаться по России”. Он повелел “дать ему паспорт во все российские города и монастыри, для свободного пропуска, предоставляя также ему избрать для своего пребывания монастырь, какой сам пожелает”.

Паспорт был выписан, и Авелю предписали непременно выбрать монастырь и водвориться там. Но Авель как-то вяло исполнял волю монарха и продолжал скитаться по российским монастырям и по знакомым богомольцам, которые с радостью брали себе на содержание знатного старца, потому что известность монаха-пророка продолжала греметь повсюду. Чаще всего старец обретался в Москве и Московской губернии. Здесь он подал прошение о принятии его в Серпуховской Высоцкий монастырь, куда и поступил 24 октября 1823 года. Памятуя о запрете на пророчества, Авель “знал и молчал” девять лет.

Вероятно, в это время он пишет книгу “Житие и страдание отца Авеля”, рассказывающую о нем самом, его странствиях и предсказаниях, и еще одну книгу, которая дошла до нас – “Книгу Бытия”. В этой книге говорится о возникновении земли, сотворении мира и человека. Никаких пророчеств в тексте уже нет, есть только пересказы уже сбывшихся, слова просты и понятны, чего нельзя сказать о рисунках в книге, сделанных самим провидцем.

По некоторым предположениям они напоминают гороскопы, но в большинстве своем просто не понятны вообще. Вскоре москвичи начали шепотом пересказывать друг другу новое предсказание Авеля о скорой кончине императора Александра I, о том, что Константин отречется от престола, убоявшись участи Павла I, и о том, что на престол взойдет его брат, Николай Павлович. Предсказывалось даже восстание декабристов на Сенатской площади 25 декабря 1825 года.

На этот раз пророчества “вещего инока” остались почему-то без административных последствий. Может быть, потому, что последнее предсказание было сделано не за десять лет и десять месяцев, а за восемь лет. Но это уже чисто мое предположение – уж слишком мистической и роковой была эта цифра в жизни Авеля – десять и десять. А, может, в отсутствии наказаний “виноват” сам Александр I: известно, что незадолго до этого император ездил к преподобному Серафиму Саровскому, и тот предсказал ему почти то же самое, о чем прорицал монах Авель.

В принципе, если бы Авеля не погубила нелепая оплошность, он бы смог спокойно окончить свои дни в какой-нибудь тихой обители, а не в страшном суздальском монастыре-тюрьме. Однако все случилось не так. Весной 1826 года Авель находился в Москве. Империя готовилась к коронации Николая I. Графиня А.П. Каменская спросила таинственного порицателя, будет ли коронация, и как скоро. Будучи одной из старших статс-дам и вдовой фельдмаршала, она, видимо, надеялась получить орден Св. Екатерины 1-й степени в честь коронации.

Авель ответил ей довольно странно: “Не придется вам радоваться коронации”. Эти слова узнали многие знакомые графини, и слухи тут же поползли по Москве. Слова можно было интерпретировать по-разному, многие начали утверждать, что коронации вовсе не будет. Однако смысл этих слов был совсем в другом: графиня Каменская подверглась гневу государя за то, что в одном ее имении крестьяне вышли из повиновения, возмущенные жестокостью управителя. В итоге она попала в опалу и ей, естественно, был запрещен приезд на коронацию.

Авель справедливо рассудил, что интерпретация предсказания, мол, коронации вообще не будет, может иметь для него опасные последствия, в конце мая или начале июня 1826 года из Высоцкого монастыря ушел “неизвестно куда и не являлся”. По двум написанным им своим знакомым письмам выяснилось, что Авель скрывается и находится в Тульской губернии, близ соломенных заводов, в родной деревне Акуловке. По повелению императора Николая I, которому вольнодумцы дали прозвище Палкин и который непорядков не терпел, Авель был взят под стражу и отправлен в арестантское отделение суздальского Спасо-Ефимьева монастыря.

Имеется предположение, что за время, которое Авель находился в Высоцком монастыре, он не угомонился и написал еще одну “зело престрашную” книгу и, по своему обыкновению, отослал государю для прочтения. Так о чем же мог предупредить императора Николая I Авель? Видимо, царю были предсказаны неудачная Крымская кампания и преждевременная смерть. Информация такого рода являлась, несомненно, страшной государственной тайной, не подлежащей разглашению. Отправив Авеля в тюрьму “для смирения”, государь отныне мог быть спокоен: тайна грядущего была надежно спрятана вместе с ее носителем. Однако это не более чем предположение, оно не подкреплено документально.

Зато задокументированы многочисленные допросы, в которых упоминаются пять тетрадей (или книг). Конечно, то не были книги в современном смысле этого слова, это были сшитые между собой листы бумаги. Насчитывали эти книги от 40 до 70 листов. Некоторые источники говорят, что книг было не пять, а три. Как бы там ни было, все они бесследно исчезли в XIX веке: какие уничтожены, какие затеряны в архивах монастырей или сыскных приказов.

Кое-что, видимо, и по настоящее время хранится в архивах Лубянки или у власть предержащих. Ведь известно, что Авель предсказал судьбу России вплоть до 2892 года! Вот и стали появляться многочисленные статьи с названиями типа “Знал ли Путин о предсказании Авеля?”. А кто его знает, может, и знал! Существовал же со времен чекиста Бокии сверхсекретный отдел, который занимался поисками Шамбалы, паранормальными явлениями, пророчествами и предсказаниями. Все материалы этого сверхсекретного отдела до сих пор якобы не обнаружены. Но именно якобы.

Ходили слухи, что в декабре 1991 года М.С.Горбачев, передавая кремлевские дела Б.Н.Ельцину, наряду со знаменитым ядерным чемоданчиком вручил ему некий не менее значимый атрибут президентской власти – загадочную папку, содержание которой должно быть известно лишь высшему правителю страны. Может, именно там содержались пророчества Авеля?

Что касается года 2892, то этот год считается роковым, потому что это якобы год конца света. Он часто упоминается в работах о монахе Авеле, но не подтвержден цитатами из записанных самим пророком предсказаний. Многие исследователи считают, что была еще одна книга, самая главная – о приходе антихриста. Именно она “достойная удивления и ужаса”. Она исчезла. Точно так же исчезли и книги пророчеств Иоанна Кронштадтского и Серафима Саровского. От книг Авеля остались лишь списки с них, и то неполные, и цитаты из протоколов допросов…

Жизнь, скитания и пророчества этого удивительного человека и великого прорицателя оборвались в тюрьме Спасо-Ефимьева монастыря 29 ноября 1841 года.

Смерть наступила после продолжительной и тяжелой болезни. Кстати, Авель предсказал свою смерть с точностью до месяца. После отпевания “Русский Нострадамус” был погребен за алтарем арестантской церкви Св. Николая, а православная церковь чтит и помнит его, день памяти – 29 ноября. Накопленные 5 тысяч рублей и свое скудное имущество Авель завещал Спасо-Евфимиеву монастырю. “Жизнь его прошла в скорбях и теснотах, гонениях и бедах, в крепостях и в крепких замках, в страшных судах и в тяжких испытаниях”, – говорится в “Житии и страдании отца Авеля”, изданных в 1875 году.